61.Бенуа А. Мои воспоминания: В пяти книгах. М., 1990. Книги четвертая, пятая. С. 451. Разные стороны большой темы «Пушкин и Шаляпин» раскрываются в сб.: «Душа в заветной лире…»: Материалы научной конференции «Шаляпинские собрания», посвященной 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина, состоявшейся в Доме-музее Ф.И. Шаляпина 26-28 мая 1999 г. М., 2000. 62.См. об этом: А.М. Горький и его современники. Фотодокументы: Описание. М., 1997. С. 137. 63.Летопись жизни и творчества Ф.И. Шаляпина. Кн. 2. С. 48. 64.Бунин И.А. Указ. изд. Т. 3. С. 384-385. О «христианской человечности» русской литературы и «магистральности» ее православной духовности см. в кн.: Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995. С. 3, 4, 135 и др. 65.См. очерк Бунина «Шаляпин» (1938).
Асафьев Б. Шаляпин. Из книги «Мысли и думы» // Шаляпин Ф.И. Т. 2: Статьи. Высказывания. Воспоминания о Ф.И. Шаляпине. М., 1958. С. 152, 156, 157.
Очерк второй
ЕЩЕ РАЗ О «КОЛЕНОПРЕКЛОНЕНИИ»:
СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК
В ПРИСТРАСТИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ
«Служенье муз не терпит суеты; Прекрасное должно быть величаво…» А.С. Пушкин. «19 октября»
Вернемся к январскому эпизоду 1911 г. в Мариинском театре, обсудить который на Капри с Горьким Шаляпин и приехал в сентябре. Директор Императорских театров В.А.Теляковский был прав, утверждая, что «из всей артистической и частной жизни Шаляпина» – это «самый фальшивый, самый случайный факт», в котором он «менее всего был свободным действующим лицом» (1). Но страсти современников разгорелись по этому поводу всерьез и очень больно отозвались на Шаляпине. Хотя эта нелепая история не имела отношения к творчеству артиста, однако о личности его, а также об отношении к нему современников она говорит многое. Поэтому Шаляпин и добивался, в частности, понимания Горького.
Остановимся на том подспудном, что долгое время оставалось в «тени», что исследователи обходили молчанием, предпочитая выстраивать благополучную картину взаимоотношений писателя и артиста, подчеркивая взаимность их дружеского расположения, стремление понять друг друга, но не касаясь другого – что разделяло их, в чем они были несходны, почему не могли не спорить.
Сохранилась интересная свидетельская составляющая отношений Шаляпина и Горького во время пребывания артиста на Капри в конце августа-начале сентября 1911 г., куда он приехал, чтобы обсудить январский инцидент (2). Это три карандашных зарисовки Шаляпиным Горького. Все они публиковались, но их биографический контекст – по отношению к Горькому, а также к Шаляпину – долгое время оставался до конца неразгаданным (3).
Сентябрьские зарисовки Шаляпина 1911 г. показательны, прежде всего, как любопытный факт творческой лаборатории артиста, не случайно и часто бравшего карандаш. В этих набросках присутствуют особенности его рисовального стиля. Во-первых, психологической выразительности даже беглых зарисовок, которые Шаляпин делал по разным поводам, а также — и определенной гротескности, свойственной, как правило, его эскизной манере. О том и другом писалось (4), но эти свойства Шаляпина-рисовальщика все еще не признаны в каприйских опытах.
Позволяют прояснить сентябрьские зарисовки Шаляпина также следствия эпизода с «коленопреклонением», трудность примирения друзей, продолжающийся спор между ними.
Напомним, что глубокое непонимание Горьким Шаляпина и размолвка между ними отразились в их летней переписке — за июнь-июль 1911 г. (5). До самого последнего времени исследователям не удавалось говорить обо всех противоречиях в обсуждении январского инцидента 1911 г., обо всем содержании цепи событий. В первую очередь, акцентировались как наиважнейшие мнения Горького о том, что произошло, а суждения и самочувствие Шаляпина оставлялись в тени. Эти несправедливость и неполноту следует исправить.
***
Выделим своеобразие пластической изобразительности каприйских рисунков.
Каждый из них представляет Горького, во-первых, хорошо узнаваемым, а также в особой психологической настроенности. На одном из рисунков писатель — сосредоточенный, углубленный в себя, возможно, после или во время чтения вслух. Речь идет о рисунке с датой 5/18 сентября ( рис. 1). Любопытно, что в дневнике К.П.Пятницкого делавшего, как известно, краткие, но точные записи о событиях в доме писателя, именно под этим числом записано: «Горький читает вслух» (6).
Другой набросок — с нотной строкой ( рис. 2), передает, также при портретном сходстве, уже иное состояние Горького. Оно отвечает определению «и головой поник» в зачеркнутом под этой зарисовкой шутливом четверостишии Шаляпина:
«На острове
на Капри
Живет живой старик.
Давно жует он лакри-
цу и головой поник».
Хотя у исследователей есть сомнения в датировке рисунка (7), его — по сходству пластики лица Горького с двумя другими — вполне можно отнести к тому же приезду Шаляпина на Капри.
Наконец, следующий рисунок: с надписью по-немецки «Ich grolle nicht» — «Я не сержусь» ( рис. 3). По явной эмоциональности это самый яркий набросок: писатель здесь и обеспокоен, и недоумевает, и сердится, т. е. очевидно встречает возражения.
Психологическая выразительность каприйских зарисовок Шаляпина не является исключением. Это свойственно рисовальной практике артиста, в чем можно убедиться сравнением с другими портретными опытами, которые Шаляпин делал в разные годы. В качестве примеров назовем карандашные портреты — Н.А.Римского-Корсакова с датой 1908-й год и А.Н.Бенуа 1917-й. А.Раскиным, исследователем темы «Шаляпин и художники», они отнесены к очень «показательным» (8). Действительно, в них ( рис. 4 и 5) отражено не только сходство с портретируемыми. Зарисовки психологически достоверны: что-то в одном есть от того, кто привык слушать, т. е. музыканта, а в другом — проницательно всматриваться в окружающее, т. е. именно художника. В то же время портреты — не более, чем наброски: все внимание в них сосредоточено на выразительности лица, остальное лишь бегло обозначено. Но таковы жанровые черты именно набросков. В обоих случаях это, тем не менее, законченные эскизы: они подписаны автором и даже признаны портретируемыми, что отмечено их подписями-автографами.
В подчеркнуто-избирательной, т. е. — гротескной манере рисунков Шаляпина по-особому обнаруживался его дар к пластике самовыражения. Певец-артист был, что хорошо известно, «виртуозом грима» и потому так любил рисовать и владел остротой карандашного штриха.
Даже выборочное сопоставление позволяет подтвердить неслучайные свойства портретных набросков Горького: Шаляпин и в данном случае, как часто и в других обстоятельствах — на отдыхе, в соревнованиях ли с приятелями-художниками, на литературных чтениях — делал свои «психологические исследования» карандашом. По словам А.Раскина, «все, кто общался с Шаляпиным, отмечали его необычайную внимательность и умение слушать собеседника, как бы впиваться в него, улавливая каждое слово и жест говорящего. Ничто не ускользало от его внимания. Эта наблюдательность сказалась в его портретах литераторов, артистов, антрепренеров» (9).
Эскизная завершенность каприйских набросков Шаляпина несомненна, хотя и выражена неодинаково: один подписан, а два других как бы дополняются значимыми надписями. Шуточные стихи под одним из рисунков действительно заканчивают изображение, подчеркивая в нем главное. Зачеркнув стихи, певец признался в их неудачности, чем не был отменен наброск в целом. Наконец, в третьем рисунке подпись на самом деле заменена надписью-репликой. Она входит в содержание зарисовки как авторский росчерк и в то же время — его слово.
Будучи вполне законченными, зарисовки Горького остаются явными эскизами. Это их своеобразие можно проиллюстрировать некоторыми сопоставлениями. Например, хорошо известен автопортрет Шаляпина в роли Дон-Кихота, выполненный среди опытов на эту тему в 1914 г. (рис. 6). Он совсем иной по степени завершенности и психологической детализации: видимо, такая тонкая проработка — и самых острых черт образа, и всей пластической цельности роли - нужна была Шаляпину, т. е. как-то входила в его большую сценическую работу. На Капри артист делал моментальные зарисовки-наблюдения. Интересна в связи с этим запись из дневника Пятницкого на второй день встречи с артистом: «…Бродский пишет портрет М.Ф.Андреевой. <…> Шаляпин быстро делает мой портрет…»(10). Этот «быстрый» рисунок, видимо, не сохранился, но известен другой, более поздний: портретный рисунок Пятницкого, сделанный совместно Шаляпиным и И.И.Бродским (11).
Из текста на нем рукой Шаляпина известно, что рисунок был «начат» им, а затем «исправлен» Бродским. Лестные слова в адрес Пятницкого («портрет дорогого Константина Петровича»), как и сам факт такого пристального внимания к нему известных людей — наглядные знаки уважения. Это и следовало проявить должным образом: закончить рисунок в деталях, сделав его представительным, для чего и потребовались усилия двух исполнителей. Стиль рисунка совсем иной, чем в набросках Горького: моментальных, отразивших то особое душевное состояние писателя, которое и стало предметом наблюдений Шаляпина.
Рисунок 1
Горький. Рисунок Ф.И. Шаляпина (бумага, цв. карандаш). Под изображением слева авторская подпись: «Ф. Шаляпин, Capri, 18/5 сентября 1911 г.».
Музей А.М. Горького, Москва
Рисунок 2
Горький. Рисунок Ф.И. Шаляпина (бумага, карандаш). Капри, сентябрь 1911 г. Под рисунком нотная строка и тщательно зачеркнутое шутливое четверостишие Шаляпина: «На острове на Капри / Живет живой старик. / Давно жует он лакри- / цу и головой поник».
Музей А.М. Горького, Москва
Рисунок 3
Горький. Рисунок Ф.И. Шаляпина (бумага, карандаш). Капри, сентябрь 1911 г. Слева внизу авторская надпись «Ich grolle nicht» ( «Я не сержусь» – нем.) – название романса Р. Шумана на слова Г. Гейне из цикла «Любовь поэта».
Музей А.М. Горького, Москва
Рисунок 4
Портрет Н.А. Римского-Корсакова. Карандашный набросок Ф.И. Шаляпина. 1908 г
|
|
|
Рисунок 5
Портрет А.Н. Бенуа. Карандашный набросок Ф.И. Шаляпина. 1917 г.
|
Рисунок 6
Ф.И. Шаляпин. Автопортрет в роли Дон-Кихота. Рисунок. 1914 г.
Рисунок 7
К.П. Пятницкий. Рисунок Ф.И. Шаляпина и И.И. Бродского (бумага, карандаш), 1914 г. Справа внизу подпись «Ф. Шаляпин». Слева его рукой текст: «10 марта, некий рукоблудный художник Шаляпин начал чертить портрет дорогого Константина Петровича, а настоящий художник все исправил и сделал чудный рисунок (следует подпись настоящ. художн.):» «И. Бродский». Дата «1914-й» – в середине листа.
Музей А.М. Горького, Москва
***
Обратимся к непростому биографическому контексту зарисовок Шаляпиным Горького в сентябрьские дни 1911 г.
После доверительных писем второй половины июля 1911 г., содержавших подробное объяснение Шаляпиным январского эпизода в Мариинском театре, напряженность в отношениях друзей была снята: Горький понял, что был введен в заблуждение нелепой и гнусной кампанией прессы против артиста. Однако какое-то время он сомневался в целесообразности свидания, откладывал его, опасаясь еще не затихшего, как ему казалось, «шума», но все-таки в конце августа согласился на встречу с Шаляпиным. Это было важно перед возвращением артиста в Петербург к началу нового театрального сезона. И через годы — в книге «Маска и душа» — Шаляпин вспоминал о поддержке писателя в тот момент с благодарностью (12). Получив еще в начале августа ответ Горького с «воскресившими» его словами друга — «И люблю, и уважаю я тебя не меньше, чем всегда любил и уважал», «видеться нам — нужно», — Шаляпин вновь обращался к нему с такой горячей доверчивостью, которая, конечно, растопила последние сомнения писателя и приблизила встречу. «Может быть, действительно я в чем-нибудь виноват?!.— писал Федор Иванович. — Господи, как мне хотелось бы это узнать! Может быть, все, что я думаю о себе (а я думаю, что я не так уж очень виноват), может быть, это все вздор, — ведь человек почти всегда склонен думать о себе лучше, чем он есть на самом деле. И хочется мне поговорить обо всем этом с честным человеком, и оглядываюсь я кругом и так мало вижу честных людей. Вот сейчас стоишь передо мной только один ты. Одного тебя хотел бы я послушать» (13).
На Капри Шаляпин приехал, уже охваченный планами своих ближайших выступлений на Императорской сцене, его беспокоила возможность новых отзвуков того «шума и скандала», которые радикальной и черносотенной прессой были подняты в начале года. Тревогу артиста разделяли Горький и его окружение. Эта общая взволнованная настроенность давала «темы» для картинок-наблюдений, которые Шаляпин, как бывало нередко и в иной обстановке, делал в карандаше. Не случайно он изобразил своего друга-писателя в борении разных чувств: то решимости на какой-то поступок, то в явном взрыве раздражения, то углубленным в себя и печально-озабоченным. В самом выборе «сюжетов» зарисовок уже высказано отношение артиста-художника: желание проникнуть во внутренний мир своего друга, внимание к его оценкам и суждениям, а рядом с этим — готовность отстаивать свою позицию или лукаво улыбнуться.
Набросок рассерженного Горького особенно интересен тем, что в нем выражен тот момент «диалога» артиста с писателем, когда обмен мнениями между ними — о чем-то явно животрепещущем — становится принципиальным спором, возможно, и несогласием. Наступившее примирение друзей не было и не могло быть полным и во всем безоблачным. И человечески, и граждански, и творчески они оставались очень разными личностями.
Их сближала и притягивала друг к другу та преданность искусству, которая присуща большим талантам: тут были – и «дум высокое стремленье», претворяющее жизненные усилия в «деяния», и самоотверженность «служения» творческому призванию. Но «пути стремлений» и направленность «служения» у этих признанных русских творцов, знавших вкус мировой славы, были разными. Скорее можно удивляться, что солист Императорского театра и писатель-демократ, участник российского революционного движения, понимали, ценили друг друга, а живое человеческое и творческое общение являлось для них необходимостью. Именно эта «взаимная разнота» двух замечательных людей русского искусства начала ХХ века представляется выражением свободы и внутреннего разнообразия самой эпохи. Несходство друзей и сближало их, и разводило. Малую частицу этого Шаляпин и запечатлел в своей шутливо-ироничной зарисовке «рассерженного» Горького.
Самый оригинальный из портретных набросков выделяется явной гротескной подчеркнутостью. Она выражена не только предельно эмоциональным состоянием персонажа: в момент яростного гнева. Особый смысл рисунка обозначает надпись «Я не сержусь» (по-немецки). Она как будто фиксирует гнев писателя. Но только ли в этом значение надписи? «Реплика писателя» начертана энергичным росчерком снизу вверх — именно так Шаляпин обычно подписывал свои карандашные зарисовки! Перед нами — не только подпись-заголовок под рисунком, но в то же время и подпись-автограф в «облике» ответной реплики |
